Вай-вай, до чего же эти столичные - капризные. Из-за них нам, провинциальным, нет нормального житья – бытья. Вечно чем–то не довольны, с жиру бесятся, никак не хотят понять, что если ручку кетменя объявят начальником, то ее надо уважать так, как будто она сделана из карельской березы или красного дерева.
Вот из-за них, на днях позвал меня редактор нашей газеты « Гулабадская правда» и начал с порога свою тираду – «Ты у нас по штату числишься как политический обозреватель, а не как рекламщик зеленого чая, который целыми днями сидит в чайхане, играя в нарды. Когда ты, наконец, будешь работать?».
«Ну, шеф…, побойтесь Священной Седьмой Конституции, вы же сами командировали меня в чайхану, чтобы я пустил слух об оппозиционных партиях в период выборов», - шепотом возразил я, с тревогой глядя на розетку, как будто там находятся подслушивающие устройства и акимиата и оппозиции.
Таинственность и тревога в моем голосе заразили и моего шефа. Он, почему-то открыв крышку заварочного чайника, внимательно посмотрел на его коричневое донышко. На всякий случай выдернул вилку радиоприемника, а для полного успокоения трижды плюнул через левое плечо, предварительно убрав портрет нашего акима, который висел на стене за его спиной. И тоже шепотом начал: «Ты мне зубы не заговаривай, выборы прошли, как положено. Все наши соседи признали, что они были чисты, как слеза младенца, честными, как наши суды, прозрачными, как, как…род…род… а-а-ап-чхи». «Родник» - водка», - поспешил я на помощь, напоминая ему его же любимый напиток.
«Смотри у меня, ты что, с утра наелся стручкового красного перца? Не «Родник», а родниковая вода», - он угрожающе округлил глаза. Скажу вам, это страшное зрелище. Особенно когда он смотрит на вас через свои очки с толстыми линзами. Я благоразумно промолчал.
«Так вот, тема выборов давно уже закрыта. Однако, в центре нашего главного города нашлись несколько умников – экстремистов, которые не верят, что выборы прошли честно. Они, оказывается, ходят от ЦИРКа до мэрии, оттуда на главную площадь, затем к Высшему Совету – к новым депутатам - с плакатами «Я не верю». Чиновников и народных избранников пугают. Это недопустимо!» - с гневом в голосе, громко сказал он, почему-то обращаясь в сторону розетки.
Потом опять перешел на шепот:
• «Хоть убей, но одного не могу понять – причем здесь ЦИРК? В чем секрет этого фокус-покуса? Неужели и обезьянам тоже разрешили голосовать?», - он сокрушенно покачал головой.
• «Да нет. Не может быть такого. Просто, милиционеры в протоколе перепутали ЦИК с ЦИРКом. А может, специально сделали, чтобы нашу державу выставить посмешищем на весь мир. Ведь и среди них, наверняка, найдется, какой–ни будь «честный», - ответил я в унисон.
Этим своим откровением ещё пуще напугал бедного моего шефа. «Ладно, как пишет протоколы наша доблестная милиция не наше дело. Наш священный долг - разъяснить народу, что выборы были честными, как всегда. Если каждый правозащитник с плакатом будет плясать вокруг тебя, а оппозиционер подкравшись сзади гаркнет под ухом - «Я не верю», знаешь что будет? Даже страшно подумать».
Почему-то мне стало смешно, когда я представил представив вокруг себя танцующих правозащитников и оппозиционеров, периодически выкрикивающих – «Ау-у-у! Я не верю, Я не вер-юююю…!». А члены ЦИКа, судьи, прокуроры, милиционеры и депутаты от партии власти, тоже танцуя, поют - «А нам все равно, а нам все равно. В самый в жуткий час косим трын-траву». Поделиться с редактором своими фантазиями я, конечно, побоялся.
«А этот мальчик, как его там…да-да, этот Максимжан, наверное, думает, что он великий режиссер Стаханов. Кто он такой, кто ему дал право усомниться и на всех углах кричать – «Я не верю, я не верю», - никак не хотел успокоиться мой редактор. «Не Стаханов, а Станиславский. Он был …», - не успел я закончить фразу. Со словами «а ты заткнись, уже третий раз поправляешь меня. Учти, я все считаю» - он яростно прервал меня. Возмущение и тревогу любимого учителя и начальника понимаю, ведь его сын Эшмат тоже сидит в новом Высшем Совете. Этот безбожный вор и взяточник возглавляет Комитет по Законности, Справедливости и Правде. Чтобы не ляпнуть вслух что-нибудь о его сыне, я быстро начал сглаживать свою оплошность: «Извините Ташмат-ака, я перепутал, Станиславский шахтером был, кажется с Караганды. Ну, у вас память, как вам это удается. Молчу, молчу, чтобы не сглазить».
Чуть подобрев после моих слов, шеф продолжил: «Короче, ты должен написать разгромный материал против «неверных», в смысле неверующих нашим правителям. Опроси студентов, председателей квартальных комитетов, директоров школ, председателя ветеранов и так далее. К НПОошникам, правозащитникам, оппозиционерам не подходи на пушечный выстрел. Найди какого-нибудь политолога, пусть он скажет типа того, что если пересмотрят итоги выборов, то народ выйдет на улицы для защиты своих депутатов и правителей. В общем, он должен попугать». «Ладно, - сказал я, - всех лиц, которых вы перечислили, быстро найду, они почти наши «штатные источники», но где найду политолога в нашем маленьком Гулабаде?» «А это твои проблемы, хоть обращайся гадалкам на базаре. На худой конец спроси нашего сторожа Сатимкула аксакала. Он целый день в своей конуре слушает радио. Наверняка, уже наизусть знает все комментарии политологов. Необязательно искать настоящего политолога. Главное - кадры, а не их образование и диплом. Вот, например Калтаев, заведующий ГорОНО, бывший зоотехник. В прошлом году сел в кресло, а через год стал Заслуженным Учителем Державы».
Получив ещё несколько наставлений, я пошел «делать разгромную статью против экстремистов». Первым делом зашел в каморку нашего сторожа. Он, конечно, политолог никудышный, но по части слухов - непревзойденный специалист. «Э-э, кариспандет. Как жизнь, какие новости, какие слухи? Ты слышал, оказывается, правительства хочет отменить льготы пенсионерам, а реку Нарын, горы Тян-Шань и Памир хотят продать Россию, Китаю и Казахстану?».
«Ну, даете аксакал, вы всегда в своем амплуа. И без ваших прогнозов на улице и в доме холодно, а после ваших слов волосы на голове мерзнут», - обиженно сказал я. «Вы лучше скажите, за какую партию голосовали?». Плеснув теплый чай на пиалу с трещиной, он сказал: - «Как за кого, за всех, чтобы не обидеть. Так как я не умею расписываться, везде поставил свой пальчик». И показал – большой палец между указательным и средним пальцами.
Убедившись, что от нашего аксакала не добьюсь, ничего вразумительного, я поплелся в местный университет в поисках своего племянника – оболтуса. «А ну, честно признайся! Ты веришь итогам выборов?», - задал вопрос племяннику. «Конечно, верю. По приказу нашего декана весь наш факультет по пять раз голосовал за партию, членом которой он стал за десять дней до выборов. Я точно знаю - у них больше голосов», - парировал мой приказопослушный родственничек. «Заткнись, больше никому не говори об этом. Ты нарушаешь тайну голосования», - округлил я глаза, как мой редактор. Мда-а…, с политологом–сторожем и студентом–избирателем полный облом получился.
Придется идти к самому беззубому «эксперту». Знакомый директор школы, едва услышав слово «выборы» побледнел: «Че, опять? Когда? Зачем?». Я еле успокоил его, трижды клялся, что не будет выборов, даже помог выпить валидол. Все равно он продолжал смотреть на меня с ненавистью, как будто я и есть главный виновник всех войн человечества, развала СССР и, конечно, в присвоении бюджетных денег, предназначенных для учителей. Глядя на него, я понял, почему раньше падишахи и ханы казнили гонцов с плохой вестью. Пришлось тихо и незаметно ретироваться из его кабинета.
Я начал тревожиться, почувствовав, что разгромной статьи у меня не получится, что же делать? Наверное, остается единственный путь - идти на запад! Наш главный городской базар как раз находится на западе города и там можно найти дюжину колдунов, знахарей и гадалок. Первая попавшаяся цыганка, поймав меня за рукав, начала тараторить: «Подожди, сынок, если мне дашь пятьдесят сомов, то через неделю на базаре найдешь тысячу сомов. Как зарплату не получил? Значит, твой начальник - плохой человек».
Со второй частью откровения я полностью был согласен, что не говорите, в этих цыганах есть какое–то таинство. «Вот что, сестра. Я вам дам двадцать сомов, а вы поможете решить одну проблему», - и коротко рассказал суть дела. «Как они не верят, нам, цыганам, всегда надо верить», - начала злиться цыганка. «Вы не поняли, они, оказывается, не верят, что выборы прошли честно. Не верят нашим правителям, депутатам, ЦИК, судьям, прокурорам и так далее», - постарался я разъяснить. «А-а… какая разница? Между ними и нами, цыганами, много общего, разве не находишь», - таинственно хихикнула старая цыганка. «Через два дня полнолуние, если дашь триста сомов, я нашлю порчу этим правозащитникам. Неделю не будут выходить из туалета».
Этот вариант меня не совсем устраивал. Честно говоря, я тоже немного сомневался, но так как работал в государственной газете, не афишировал свои мысли. Значит, заговор цыганки подействует и на меня. Перспектива целую неделю провести на унитазе не очень меня радовала. Кроме того, только Аллах знает, сколько таких, как и я, скрывающих сокровенные думы. Вдруг вся страна выйдет из строя, включая и госслужащих. Тогда мне хана. Это могут расценить как диверсию против Конституционного строя. Из-за десятка правозащитников не стоит рисковать целой державой. Молча, отдал двадцать сомов опасной цыганке и поспешно удалился с базара.
Видать, не будет ни разгромной статьи, ни заслуженного гонорара. Я тихо начинал ненавидеть столичных правозащитников и оппозиционеров. Вечно из-за них нам, провинциалам, нет спокойной жизни.
Абдумалик ибн Шариф, из Гулабада
22 апреля, 2008
http://tazar.kg/news.php?i=8407
Добавить отзыв